«Нет на свете царицы краше польской девицы» — эта игривая цитата из стихотворения классика польской литературы Адама Мицкевича мгновенно приходит на память после просмотра нестандартного и оригинального документального фильма «Анатомия любви: Ева, Пола и Беата», который показал канал «Россия».
Он посвящен крайне своеобразному явлению в истории отечественной культуры — феномену польских киноактрис в советском кинематографе. В центре документального повествования оказались три всемирно известные польские актрисы — Беата Тышкевич, Пола Ракса и Ева Шикульска. Однако сам феномен, ставший поводом для фильма, гораздо шире: в этот список можно, как минимум, добавить еще одно, едва ли не самое популярное имя — Барбара Брыльска. Главное же — что в данном эпизоде позднесоветской художественной культуры, как в капле воды, отразились очень важные и глубокие процессы, далеко выходящие за рамки чистой эстетики и затрагивающие весьма чувствительные социальные струны.
…Польша в составе коммунистического блока — это вообще тема отдельного разговора. Сохранился колоритный анекдот брежневской эпохи: Брежнев сидит в парикмахерской, стригущий его мастер все время говорит о Польше. Наконец Брежнев не выдерживает: «Что вы все время об одном и том же?». Мастер отвечает: «Видите ли, когда я говорю о Польше, у вас сразу волосы дыбом встают — очень стричь удобно»… Действительно, «польский вопрос» был стабильной головной болью тогдашнего Политбюро: поляки — не одиночки, а весь народ — с достойным уважения упорством не принимали навязанную им «совковую» систему. Вся история Польской Народной Республики есть история непрерывной борьбы за декоммунизацию, за нормальную рыночную экономику и естественную для польского народа европейскую принадлежность. Причем эта борьба в польской истории была уже в значительной степени традиционной, она тянулась еще с эпохи Екатерины II, с печально знаменитых разделов Польши. И — что самое важное — в этой борьбе культурные инициативы занимали едва ли не главенствующую роль: ведь если нельзя выйти на митинг протеста или встать с оружием в руках, всегда можно сказать «Нет!» посредством Духа! Глубоко религиозный народ, поляки были поколениями воспитаны в системе, где «вначале было Слово, и слово было Бог».
И тут возникает самый интересный момент разговора, проясняющий глубинный характер интересующего нас феномена. Суть в том, что в последние 2–3 десятилетия существования СССР в стране возникла устойчивая мода на все польское. Она коснулась самых разных сторон жизни: так, советские эстрадные певцы получали своего рода «диплом качества» после участия в Сопотском фестивале, а для советских композиторов мечтой жизни было участие в авангардном фестивале «Варшавская осень». Советские модницы охотились за польской косметикой и буквально штурмом брали московский магазин «Ванда», зачитывались польскими модными журналами, стала востребована
мужская косметика. Любимой эстрадной певицей в Советском Союзе была Анна Герман, а любимой телепередачей миллионов советских граждан — «Кабачок „13 стульев“. Кстати, среди великих деятелей советского искусства была ощутимая прослойка творцов с польскими корнями — композитор Дмитрий Шостакович, пианисты Генрих и Станислав Нейгауз, дирижер Евгений Мравинский, поэт Ян Сатуновский, писатель Юрий Домбровский, актер Владислав Стржельчик…
Причина «польской волны» неожиданна и очевидна одновременно — тяготение к запретному и проклинаемому официозом Западу. Причем это проявлялось в сравнительно безопасной форме: ведь славянская и социалистическая Польша — в отличие, скажем, от «капиталистических стран Европы» или, тем более, США — была «своей», близкой по крови, языку и политической системе! И одновременно — соседняя «братская страна» была культурно самым настоящим «Западом». Фактически характерный для позднесоветского культурного бытия легкий эстетизированный нонконформизм заговорил с узнаваемым польским акцентом… Так что появление целой плеяды польских кинозвезд в отечественном кинематографе 1960–80-х годов ХХ века было, можно сказать, запрограммированным. При этом чисто женский аспект явления также внес свою неповторимую ноту.
Достаточно вспомнить, при каких обстоятельствах и на какие именно роли советские режиссеры приглашали польских красавиц. Нет никакого секрета, что общая «пролетарская» ценностная установка «важнейшего из искусств» привела к реальному дефициту культурно-интеллигентного типажа среди советских актрис. Не во внешности дело (найти красивую исполнительницу в России — не проблема), а именно во внутренней культуре и, если хотите, аристократизме. И здесь польские кинодивы оказались настоящим «спасительным кругом». Общеизвестные факты: Егор Кончаловский не смог найти советскую киноактрису на роль жены Лаврецкого, по сюжету — лощеной столичной аристократки, при экранизации романа Тургенева «Дворянское гнездо — и эта роль досталась роскошной Беате Тышкевич, аристократке не только по культуре, но и по крови (в ее роду — княжеская кровь Тышкевичей, Потоцких и Радзивиллов!). Та же история повторилась и у Владимира Мотыля на съемках фильма „Звезда пленительного счастья“ — и роль француженки Полины Гебль, возлюбленной декабриста Анненкова, блистательно сыграла Ева Шикульска. А Эльдару Рязанову при создании „Иронии судьбы“ понадобился женский типаж петербургской интеллигентки, становящейся Вечной Женственностью — и реализовать этот авторский проект смогла только Барбара Брыльска. Пусть за нее на экране говорила Валентина Талызина, а пела Алла Пугачева — оставалась особая манера играть, двигаться, нести себя. И чем бы стал рязановский фильм без нее?
Важен и Эрос в том высшем смысле, который вкладывали в это понятие мудрецы от древних греков до Фрейда. Дело в том, что польское кино совершенно не было заражено характерным для советской ментальности суперпуританизмом: художественное исследование отношений мужчины и женщины было в кинематографе Польши обычной темой. Строго говоря, это тоже чисто европейская черта: искусство Европы, как минимум, со времен Ренессанса реабилитировало человеческую телесность — и с той поры эротическая тематика является неотъемлемой частью западной художественной культуры. Собственно же в Польше эстетизированный эротизм давно стал своего рода национальным художественным символом, и даже составным элементом ментальности! Для советского зрителя ЭТО было потрясающим открытием: достаточно вспомнить кинокарьеры тех же Барбары Брыльской, с ее предельно откровенным «Фараоном», или Беаты Тышкевич. Красивейшая интимная сцена с ее участием в гениальном «Пепле» А. Вайды стала настоящим потрясением для советского проката. Э. Рязанов вспоминал, что на съемках «Иронии» Б. Брыльска — европейский профессионал! — спокойно и без истерик, типичных для ее советских коллег, соглашалась раздеться перед кинокамерой. И Ева Шикульска привнесла неповторимую нотку эротизма в художественную палитру «Звезды пленительного счастья». А уж Пола Ракса (легендарное киновоплощение богомоловской Зоси!) — вообще была сама Любовь на экране. Общеизвестно, что она, сыграв главную женскую роль в известном сериале «Четыре танкиста и собака» — фильме, абсолютно по-советски «правильном» и, по нынешним меркам, совершенно невинном — сумела создать вокруг своей героини такую ауру, так сконцентрировать вокруг собственного образа «обертоны любви», что вся лента заиграла неожиданными для заурядного военного опуса интонациями.
Главное же — в том, что в Советском Союзе все вышеописанное было Востребованным. Христианско-европейская по генезису страна, десятилетиями жившая в условиях искусственной культурной изоляции, посредством «польской инициативы» парадоксально «возвращалась к истокам», совершала акт культурного европеизма. И в этом был особый исторический смысл — своеобразное «возвращение на круги своя». Не случайно же в те годы неформальным гимном нонконформизма стал зонг Криса Кельми «Замыкая круг».
Источник: news.rambler.ru